Венсан Кассель: “Чтобы подняться утром с кровати, мне нужна массажистка”
Знаменитый французский актер Венсан Кассель сыграл противника американского спецагента Джейсона Борна в одноименном фильме, который выходит в российский прокат 1 сентября. В эксклюзивном интервью HELLO! Венсан рассказал о трудностях перевода, преклонном возрасте и целебном массаже.
Венсан, расскажите о своем герое.
Я смотрел все три фильма с Мэттом Дэймоном в роли Борна. И в каждом из них есть, скажем так, противоборствующий агенту элемент. Я как раз тот самый элемент, главный злодей. (Улыбается.) К тому же в этот раз режиссер фильма Пол Гринграсс решил придать злодею большей глубины: у него есть своя история, личные счеты с Борном. Так что я бегаю за ним по миру не просто так.
И что же вашим персонажем движет?
Угрызения совести. Представьте себе мир, в котором вы были солдатом без страха и упрека, с четким убеждением, что ваше дело правое. И тут вдруг какой-то человек – Борн – разрушает эту систему, раскрывает все ее секреты. Вы не понимаете, как вернуть прежнюю картину мира, и пытаетесь устранить того, кто все изменил.
То есть вы оправдываете злодея?
Я всегда стараюсь проникнуться чувствами того парня, которого играю.
Венсан Кассель в фильме “Джейсон Борн” Однажды вы сказали, что любите погружаться в роль, чувствовать героя на физическом уровне. Этот фильм – такой случай?
Иногда физическое погружение было даже слишком сильным. Мы водили машины, бегали, стреляли, прятались, дрались. В какой-то момент я начал чувствовать себя мимом: сплошная пластика и никакого текста. Только постоянные “Ай!” и “О-о-ох!” в драках. (Смеется.)
Вы как-то готовились к роли до съемок – диеты, тренировки?
У меня на это не было времени. Но, будучи актером, который часто снимается, я так или иначе нахожусь в тонусе. Так что до начала съемок я уже был не особо толстоват (улыбается), просто немного подкачался. Да и потом, в каждой стране, где мы снимали, был специальный зал, там мы практиковались каждый день, а потом шли на площадку. А затем после команды “Снято!” я бежал к массажистке. Все-таки мне уже не 20 лет, и, чтобы на следующий день поднять себя с кровати, нужно делать массаж. Я слышал, Мэтт после съемок делал то же самое.
Режиссер Пол Гринграсс и актеры фильма – Мэтт Дэймон, Алисия Викандер и Венсан Кассель – на премьере “Джейсона Борна” в Париже, июль 2016 года Мэтт Дэймон уже третий раз работает с режиссером Полом Гринграссом над фильмом про Борна. Вы же примкнули к команде лишь сейчас. Быстро влились в коллектив?
О да, меня приняли в эту банду сразу. В первый раз мы встретились с Полом на Тенерифе. Было жарко, мы в шортах пили вино – обстановка сама располагала к дружескому общению. Конечно, эти ребята – настоящие трудоголики, работа для них превыше всего. Но в неформальной атмосфере Пол и Мэтт простые и не капризные люди.
Венсан, сколько языков вы знаете?
Хорошо – три или четыре.
Когда играете не на родном французском, это влияет на роль?
Хотел бы я сказать, что играю точно так же, но, конечно, нет. Мне гораздо комфортнее играть на французском: я всегда могу прочесть и запомнить реплики, а не механически выучить их наизусть. А если что-то забуду (щелкает пальцами) – всегда выкручусь и найду нужное слово. На другом языке, особенно если персонаж – не француз, все гораздо сложнее.
“Джейсон Борн” – не просто шпионский триллер. В фильме поднимаются вопросы технологий и глобальной слежки государства за человеком в целях безопасности. Как вы относитесь к этому факту?
Я считаю, что проблема не в технологиях или в слежке, а в том, как мы ее используем: я имею в виду правительства, которым информация нужна ради наживы. В этом случае я категорически против тотального контроля. Правда, я сам ужасный фанат техники и думаю, что нам уже никуда не сбежать от нее. Наши дети растут с планшетами в руках, у нас у всех кредитные карты и телефоны – мы уже под колпаком. Так что параноики, которые боятся обнаружить выслеживающий чип под кожей, могут не беспокоиться: все уже давно решено. (Смеется.)
Как бы вы подвели итог своей работы в “Джейсоне Борне”?
Это было. очень долго. (Смеется.) Такое количество людей принимало в этом участие, столько было площадок, камер, что иногда я чувствовал себя словно в коме. Все вокруг куда-то бегут, о чем-то договариваются, а ты сидишь тихонько в уголке весь день и ждешь, когда тебя позовут на площадку. Звонят: “Венсан, ты будешь нужен в районе полуночи. Или двух часов ночи”. Ты ждешь. И ждешь. Они звонят тебе в полчетвертого: ты уже спишь, просыпаешься, идешь на площадку, садишься в машину – и ее скидывают с моста. (Смеется.) Нужно принять как факт, что в таком кино не играют первых ролей, и просто смириться с этим. Лучше расслабиться, поспать и просто получать удовольствие. Что я и делал.
Венсан Кассель рассказал о фильме «Особенные», страхах и правилах современного общества
Расскажите о вашей первой встрече с Эриком Толедано и Оливье Накаш.
Предлагая мне сняться в этом фильме, они сразу объяснили, как он важен для них. Они давно хотели снять его, но не чувствовали себя готовыми к такой постановке. Помню, на момент нашей первой встречи они еще ни строчки не написали. Я попросил их об одном – не давать мне на прочтение 12000 черновиков сценария. Я объяснил, что никуда не спешу и готов их ждать.
Вы до этого хотели с ними работать?
Да, и сразу сказал им об этом. Мне было очень любопытно. Я знал их работу. Я видел, на что они способны, но не до конца понимал, как им это удается. Я быстро это понял. Они верят в свой сценарий, но постоянно продолжают искать что-то новое. Для меня важнее всего то, как режиссер или, как в данном случае, два режиссера смотрят на актера. Они открыли во мне что-то такое, о чем я даже не подозревал. То, что я не считал себя способным «вывести на поверхность».
Вы помните свой первый визит в ассоциацию “Silence des Justes”?
Я был слегка ошарашен. И в то же время совершенно покорен. Я очень удивился, когда заметил, что плачу. Я спросил себя: «Как я буду работать с этими детьми и подростками, с этими взрослыми? Как я смогу отключиться от порой очень тяжелых случаев аутизма?» Наблюдая за Стефаном и другими сотрудниками, я понял, что они посвятили свои жизни улучшению жизни своих «резидентов» ценой своей собственной. Без лишней сентиментальности. Они люди действия.
Люди с РАС страдают неспособностью к общению. Но если их стимулировать, мы можем обогатить их чувственный опыт. Другими словами, человек, который двадцать лет посвятил работе в организации, созданной не ради получения прибыли, не похож на того, кто только начинает свой путь.
Как вы побороли упомянутые вами страхи?
Мне пришлось взглянуть им в лицо. Провести какое-то время с ними наедине. И во-первых, я перестал быть таким плаксой. Я повторял себе раз за разом, что не должен бояться выйти на линию огня и получить пару-тройку пощечин. Некоторые из них – довольно крепкие ребята. Однажды Эрик и Оливье попросили меня дать интервью «Папотин», газете, которую выпускают подростки и взрослые с РАС. И этот опыт тоже послужил триггером.
Почему?
Они приглашают известных людей (футболистов, музыкантов, актеров, политиков…) в цирковой шатер, и там панель журналистов берет у них интервью. Кто-то из них может так увлечься одной деталью, что нить беседы совершенно теряется. Кто-то может начать декламировать стихотворение, основанное на звукоподражании. Абстрактные забавные необычные стихи, среди которых попадаются настоящие жемчужины. Там нет места притворству и обману. И ты перед ними полностью «обнажаешься». Ты просто вынужден себя отпустить.
У вас был «прообраз», Стефан Бенамю…
Мой персонаж – это и есть Стефан, только в моем исполнении. Я, конечно, общался с ним наедине в ассоциации и время от времени встречался с ним вне ее стен. Я наблюдал за его мимикой и жестами, за тем, как он держится, что представляет собой как человек. Это может показаться странным, но я часто рассматриваю персонажей, которых играю, в свете текстуры.
Манера Стефана подавать себя о многом мне говорит. О том, каков он. Он приезжал на площадку всего дважды, и все равно! Его силком приходилось туда затаскивать. Работа для него гораздо важнее. Альтруизм? Гуманизм? Причины, по которым он занимается тем, чем занимается, на самом деле очень просты.
Вы говорите о его теле, но что именно вы у него «позаимствовали»?
Его эспаньолку, его взгляд – он старается пореже смотреть людям в глаза, чтобы не смущать их – его беспокойство. Я начинал с одиночества человека, компенсирующего отсутствие жены и детей тем, что отдает всю свою любовь людям с РАС, с которыми работает. Но мы добавили персонажу и не свойственные Стефану черты. Например, пользование сайтом знакомств «Шиддух».
Он верующий еврей и работает с мусульманином Маликом, которого сыграл Реда Катеб…
Мы с самого начала спрашивали себя: «Что нам делать с религией?» Она постоянно присутствует в фильме в виде кипы, чадры, мезузы… И потом, мы сняли несколько сцен, в которых она виделась еще явственней, но Эрик и Оливье сказали, что вырежут их при монтаже. Но можно было и не вырезать. В фильме религия показана именно так, как она практикуется в ассоциациях. Вопрос, который в любой другой ситуации может вызвать неразрешимые противоречия, не порождает никаких проблем у их членов.
Эти шиддухи подводят нас к нескольким довольно комичным сценам…
От «Ненависти» до «Необратимости», я всегда старался внести нечто комичное в самые мрачные из своих ролей. Здесь я играю человека, который так поглощен работой, что я порой опасался стать наименее интересным персонажем фильма. К счастью, на этих свиданиях Бруно постоянно попадает впросак. Парой можно стать, только если оба этого хотят. Я уважаю «Шиддух», но влюбиться не всегда легко. Твой партнер должен совпасть с тобой по 15 параметрам. А чтобы надеяться на такое количество совпадений, нужно по-настоящему искренне верить в Бога.
Вы знали Реда Катеба?
У меня было такое чувство, что мы с ним члены одной семьи. Мне нравится его несколько плоское, как у Бенисио Дель Торо или у Хавьера Бардема, лицо. Он человек крупного калибра. Истинный денди. Образец класса. Личное знакомство полностью оправдало мои ожидания. Я также влюбился в комический дар и великодушие Альбана Иванова. Идеальное попадание! Когда он опаздывает на площадку, потому что не услышал команды «Мотор», тогда-то его и нужно снимать. Это уже само по себе интересно.
У вас много совместных сцен с Бенжамином Лесьером (Жозеф). Какой подход вы к ним применяли?
Играли ли мы? Или не играли? Мы играли. Хотя не могу сказать, в чем именно. Я чувствовал удовлетворение, когда видел, что и он получает удовольствие. Находит свой ритм. Делает по два дубля. Он был в восторге оттого, что находился там. Он был счастлив. Да, как актер, он обладает некоторыми особенностями. А разговаривал я с ним так: «Будет гораздо проще, если ты отступишь в сторону, повторишь за мной, скажешь это еще раз». Эрик и Оливье – это два голоса.
Они никогда не мешают друг другу, но иногда они дают актерам разные указания, и это все несколько усложняет. (смеется) В итоге, я попросил их: «Пожалуйста, перестаньте с ним разговаривать. Я сам этим займусь. Как Бруно в фильме». Конечно, не все и не всегда получалось. Исторически, Бенжамин был первым мальчишкой с РАС, о котором заботился Стефан. Если он не хочет уделять тебе время, из него слова не вытянешь. Но если ты ему нравишься, ты сможешь вызвать у него довольно яркие эмоции.
Фильм ставит принципиальный вопрос: нужно ли ломать существующие правила?
Можно ли думать не так, как все? В сегодняшнем обществе любой, кому есть что предложить, мыслит не так, как все. Стефан Бенамю напрягает все свои силы, чтобы найти решение в системе, которая давно устарела. Он игнорирует отдельные законы. Он пытается заразить своей страстью тех законодателей, которые могут помочь как-то разрешить ситуацию. «ОСОБЕННЫЕ» – фильм не об аутизме. Это фильм о преданном служении и о людях, которым не безразлична судьба других.
С каким настроем вы подходили к сцене, где вам противостоят инспекторы ГИСВ?
Нам нужно было поймать нужный ритм, проявить должное уважение, чтобы сцена не свелась исключительно к выплеску эмоций. Бруно злится, но он четко знает, чего хочет. Прибегает ли он к хитростям и уловкам? В Бразилии есть хорошее выражение на этот счет: нужно уметь вовремя заплакать, чтобы обрести желаемое.
Люди, которых вы играете, рисуют портрет целого поколения вовлеченных в эту работу.
Они нашли смысл своей жизни. Эрик и Оливье не просто обнажают проблемы бедных кварталов. Они рассказывают о компании супергероев 19-20 лет, занимающихся делом, на которое три четверти из нас не способны.
Венсан Кассель в интервью рассказал о тонкостях работы в фильме о Джейсоне Борне
Сомнительная афиша 23.01-30.01
«Хорошие парни должны быть немного грязными, иначе они просто скучны», — сказал как-то Венсан Кассель. Этой точки зрения он, видимо, придерживается в течение всей жизни: в интервью The Talks актер признается в любви к сложным персонажам и многогранным личностям, рассказывает о кумирах молодости и сравнивает американский и европейский кинематографы.
Мсье Кассель, почему же получается, что вы постоянно играете столь неоднозначных, спорных персонажей?
Полагаю, из-за того, что такие люди привлекают меня даже в реальной жизни. Мы, французы, называем это à plusieurs couches (дословно — «из нескольких слоев» — прим.пер.).
Ты имеешь в виду многогранность личности?
Да. Поведение людей, парадоксы, противоречия. Все эти вещи, с которыми нам приходится жить, притворяясь при этом, что мир делится только на черное и белое. Думаю, это одна из самых занимательных особенностей человеческой природы — обязанность притворяться. Иметь возможность говорить правду неинтересно — интерес появляется, когда ты обязан в чем-то соврать.
И как ты думаешь, откуда у тебя взялся такой интерес?
Не знаю. Я начал карьеру актера, бредя Джаном Марией Волонте и Робертом Де Ниро, а они никогда не играли славных, кристально чистых и понятных парней. Их герои всегда представляли сторону зла, но одновременно с этим были невероятно захватывающими. Начав сниматься в фильмах, я выбирал именно такие роли — я нахожу их более интересными и считаю, что они иллюстрируют жизнь намного лучше, чем так называемые славные парни и положительные герои.
К слову о Де Ниро: однажды я беседовал с режиссером, который с ним работал, и тот сказал мне, что что-то в Де Ниро, без каких-либо на то причин, пугало его. Думаю, ты вызываешь у людей похожие эмоции. Ты сталкивался с подобным отношением прежде?
Конечно. Это вполне нормально, учитывая, что люди видят, каких персонажей ты играешь. Но это лишь роли. Вдобавок к этому, сочетание экранного персонажа и реального человека помогают сохранять некую таинственность.
С тобой легко работать? Споришь ли ты со своими режиссерами во время съемок?
Нет, нет, нет. Я полностью доверяю режиссеру. Я соглашаюсь принять участие в проекте, только если шоураннер кажется мне интересным, мне нравится стиль его работы, и я могу научиться чему-то новому. Если я попал в руки к человеку, которому не доверяю — да, конечно, мной будет трудно управлять. Но таких ситуаций больше не случается. Мне кажется, что самое лучшее — когда люди не могут предсказать твой следующий шаг. Это очень важно для актера. Если ты слишком много говоришь от своего имени, о себе, люди теряют интерес — ведь теперь они знают тебя.
Тебе не кажется, что люди показывают СМИ слишком много, что медийная персона вышла на первый план, перекрыв актера, и он больше не может раствориться в своем образе?
Это зависит от человека, некоторым до сих пор удается растворяться. Проблема в том, что вырваться из выстроенной системы очень трудно, ты очень легко попадаешь в эту ловушку. Каждый раз, когда кто-то задает вопрос о моей личной жизни, я бы хотел просто обрубать его на корню. Но я стараюсь вести себя вежливо, потому что нельзя быть грубым с людьми.
Похоже, ты стараешься всё разделять: работу и личную жизнь, даже друзей и личную жизнь. Моника Беллуччи, твоя жена (уже бывшая жена — интервью взято в 2012 году, пара официально объявила о разводе 26 августа 2013 года — прим. пер.), признавалась, что у вас даже нет общих друзей, что довольно необычно.
Но мне кажется, что это нормально. Нас многое объединяет — род занятий, например, но иметь общих друзей. Меня устраивает нынешнее положение вещей — у каждого есть личное пространство и собственная жизнь. И вы проводите время вместе не потому, что «так надо», а потому, что вам этого хочется.
Говоря о свободе — являются ли её частью постоянные путешествия и отсутствие постоянного места жительства?
Я не знаю. Постоянные путешествия — это образ жизни, и, должен сказать, это вылетает в копеечку. Но здорово заниматься такими вещами, пока у тебя есть возможность — думаю, в определенный момент ты просто останавливаешься из-за того, что стал слишком стар, или твои дети не хотят больше никуда переезжать. Но сейчас мы живем именно так, и это определенно дает чувство свободы.
И этот поиск свободы как-то повлиял на твое решение стать актером?
Я рос в театре — на площадке, на бэкстэйдже, поэтому когда у меня возникла потребность взять жизнь под контроль, проще всего было ассоциировать себя ещё даже не с фильмами — со сценой. Всё началось так: хм, я могу сделать это и показать то. У нас с друзьями из цирковой школы было свое представление, и мы показывали его прямо на улице. Оно было очень посредственным. Это довольно просто: тебе не нужен начальный капитал, ты просто репетируешь и выступаешь; если получается хорошо, то люди смотрят и дают тебе деньги, если нет — освистывают и уходят. Так что для меня это самая легкая для выполнения вещь.
Согласен, в то время свист или его отсутствие были важной частью всей этой цепочки. А на сегодняшний день тебя волнует успех фильма?
Фильм должен быть уникальным, не похожим на всё то, что ты видел раньше. Тогда он становится интересным. Пусть он не соберет огромную кассу, пусть некоторые критики будут от него в лучшем случае не в восторге, но если ты, как зритель, видишь что-то новое — время потрачено не зря.
И с таким-то отношением ты стал важной кинозвездой Европы. Тебе нравится этот эпитет?
О, знаешь, мне по барабану. Это, кстати, не совсем правда. Может быть, для Америки Европа — одна большая страна, но, как ты сам знаешь, Германия, например, весьма отличается от Франции, от Италии, так что нельзя говорить о Европе в целом. Но, возможно, с другой стороны океана всё смотрится именно так.
Американские фильмы, по сравнению с европейским кинематографом, считаются мэйнстримными и поверхностными, но тебе удалось разрушить эти стереотипы, работая с такими людьми, как Даррен Аронофски и Дэвид Кроненберг.
Во-первых, думаю, люди путают понятия «американское кинопроизводство» и «студийное кинопроизводство», которые сильно отличаются друг от друга. Я имею в виду, что «Черный лебедь» Аронофски, например, — не типичный американский фильм. Думаю, зависит от концовки ленты: если это хэппи-энд, она будет более американской, а если нельзя однозначно сказать, кто здесь хороший парень, а кто плохой, — тогда он немного более европейский. (смеется)
Венсан Кассель: «Не бояться быть собой — самый большой риск»
Знаменитый французский и голливудский актер Венсан Кассель — в откровенном интервью главному редактору ОК! Вадиму Вернику.
Вадим Верник: Венсан Кассель — мировая звезда. Фильмы с его участием обожают зрители разных поколений. Впрочем, и сам Венсан прекрасно знает себе цену. Его путь к успеху был основательным и целеустремленным. «Это не родители нас чему-то учат. Ты просто смотришь на жизнь и впитываешь ее», — сказал мне актер в начале нашего
разговора. Безусловно у каждого свой опыт.
Венсан, добрый день!
Вы великий авантюрист. Вот так всё бросить и переехать жить в Бразилию.
Впервые я попал в Бразилию тридцать пять лет назад и сразу влюбился в эту страну, исколесил ее вдоль и поперек. Это невероятно поэтичная страна. Знаете, когда влюбляешься, логику искать не нужно. Именно это и произошло со мной в Бразилии.
Плюс прекрасный роман.
Вы имеете в виду Тину?
Конечно.
Моя девушка не бразильянка, она француженка. Но ей тоже там нравится. Поначалу я бывал в Бразилии время от времени, а пять лет назад стал жить там постоянно и уже чувствую себя гражданином этой страны. Правда, совсем недавно, в январе, я вернулся во Францию. Но, по сути, это ничего не меняет. Я продолжаю бывать в Бразилии, там у меня дом, друзья. Вообще я человек мира, и так было всегда.
Интересно, когда вы увлеклись капоэйрой? Это боевое искусство прочно ассоциируется с Бразилией.
На самом деле всё случилось давно, когда мне было лет двадцать. Я узнал про капоэйру и захотел поехать в Бразилию, чтобы познать это искусство в совершенстве. Тогда-то и началась моя бразильская эпопея. Несколько лет я серьезно занимался капоэйрой, и это были захватывающие впечатления.
Приемы капоэйры вы мастерски демонстрируете в фильме «Двенадцать друзей Оушена», где играете французского гангстера.
Спасибо. Но как раз после съемок в «Друзьях Оушена» я решил остановиться — все-таки возраст. (Улыбается.) Капоэйра — физически очень трудная история, а у меня к тому времени уже были серьезные травмы плеча и бедра. Учитывая все операции, которые мне пришлось перенести, я просто ходячий миллион долларов! (Смеется.) Мне в этом году будет пятьдесят два, и тело уже как-то подустает.
Возможно, но внешне вы в идеальной форме. Я знаю, что на ваше становление сильно повлиял развод родителей, и в подростковом возрасте вы пустились, как говорится, во все тяжкие. Что помогло вам сохранить внутренний стержень?
Нет-нет, вы сильно преувеличиваете мои пороки! (Смеется.) Конечно, не очень-то приятно, когда твои родители разводятся. Но в любой драматичной ситуации есть свои темные и светлые стороны. Плохое заключалось в том, что мне пришлось часто менять школу, а хорошее — я рано стал независимым, и у меня появился шанс много времени проводить в Нью-Йорке, куда переехала мама.
А школу почему пришлось часто менять?
Потому что родители были очень заняты —постоянные разъезды, и мне приходилось следовать то за мамой, то за папой. Надо сказать, я учился в очень дорогих интернатах. (Улыбается.)
Вы это сознательно подчеркиваете?
Ну, когда ты учишься в очень дорогой школе, где собираются ребята из разных стран мира (например, из Ливии, Ирана, Канады), это очень на тебя влияет. Разные менталитеты, сгусток самых разных мировоззрений. В Париже я рос в старинном районе Бельвиль, это иммигрантский квартал, где живут люди со всего света. Я всю жизнь нахожусь в такой атмосфере, и именно так я воспринимаю мир сегодня.
И все-таки вы были «плохим парнем» или нет?
Не был я плохим парнем, такие парни не становятся актерами. Хотя я убежден, что актеров мужского рода не существует, есть только актрисы. (Улыбается.)
То есть?
Актерская игра предполагает, что ты притворяешься, а это, по сути, женское занятие. А если ты сильный, крепкий парень, тебе не до кино, это дело таких «кошечек». Шучу, конечно. Я не крутой парень, я актер. Всю жизнь пытаюсь притворяться, что-то изображать и рассказывать истории. Я никогда не дрался на улице, не грабил банки — ничего такого захватывающего в моей жизни не было.
Зато у вас захватывающая творческая биография. Вы, насколько я знаю, после школы пошли не в театральное училище, а в цирковое. Где логика?
В цирковое я пошел из-за Станиславского.
Звучит интригующе.
Я прочитал первую книгу Станиславского о становлении актера. Он там писал, что если ты делаешь акробатическое упражнение и в этот миг задумываешься о том, как ты его выполняешь, то ты непременно упадешь. Надо быть внутренне свободным, раскрепощенным и полностью отдаваться творческому процессу, получая удовольствие от каждого момента, каждого движения.
Это верно, но все-таки цирк и театр — разные стихии.
Мне кажется, они не такие уж и разные. Для меня всегда был важен физический аспект — и в театре, и в кино. Это как инкарнация, от латинского carnis — мясо, плоть, то есть воплощение. А актер должен каждый миг проживать всем своим существом. Я как раз такой актер: я ощущаю всё физически, а уже потом это превращается во что-то ментальное, умозрительное.
Хорошо, но в цирковом училище наверняка упор был на таких дисциплинах, как акробатика, клоунское мастерство и так далее.
В семнадцать лет я поступил в школу Анни Фрателлини, это старая цирковая школа во Франции. Мы там много занимались балетом, например (кстати, у меня был русский педагог). Конечно, была и акробатика, мы учились жонглировать, занимались эквилибристикой, научились ходить по канату, ездить на лошадях и всё остальное.
Мы даже учились каскадерским трюкам: лазили по скалам, получали боевые навыки — к примеру, как безопасно ударить человека стулом по лицу.
Важные навыки, особенно насчет стула. А у вас не было соблазна посвятить себя цирку, раз уж всё так интересно и динамично развивалось?
Нет, это был только мостик к кино. Я выбрал цирк, потому что хотел стать актером. И всё, что я делал — занимался танцем, бил чечетку, боксировал, — было подчинено этому моему желанию.
Всё равно довольно нестандартный путь — учиться на актера через цирк. А драматическому искусству вы не обучались?
Конечно, обучался, и очень много. С семнадцати до двадцати семи лет я учился, только учился, и очень интенсивно. Я окончил две актерские школы — школу Ли Страсберга в Нью-Йорке.
. она как раз основана на системе любимого вами Станиславского.
Да-да. А еще я брал курс во французской школе: дикция, постановка голоса — там такой специфический «французский» подход. И мне как раз было очень интересно столкновение разных актерских систем. На самом деле нет какой-то одной уникальной актерской техники. Обучаясь, ты должен найти себя, самостоятельно открыть свои возможности.
При такой широте взглядов и актерской оснащенности вам не хотелось закрепиться в Голливуде, а не начинать свою карьеру во Франции?
Я никогда не грезил Голливудом. Не могу сказать, что я такой уж суровый парень, хотя в профессии я, может, и бунтарь. Мне всегда казалось, что это слишком простой путь: захотел быть актером — поезжай в Голливуд. Мне хотелось жить с друзьями, со своим поколением в Париже.
Мы стремились создать свою новую творческую среду, а не идти за стереотипами. Девяностые годы в этом смысле были идеальным временем: мы как будто очнулись и поняли, что появляется новое кино, рождаются новые идеи, и очень хотелось быть к этому причастным.
А почему все-таки бунтарь Венсан Кассель оказался в Голливуде?
Я особо никогда и не снимался в Голливуде, если говорить о блокбастерах и других масштабных проектах. Все-таки Даррен Аронофски и Стивен Содерберг, с которыми я работал в Америке, не типичные голливудские режиссеры, так что для меня особой разницы нет — снимаюсь я во Франции, Англии или в Америке.
Сейчас молодые актеры всё реже просыпаются знаменитыми. Вам это удалось. Криминальная драма «Ненависть», где вы сыграли главную роль, прозвучала довольно громко.
Мне тогда было двадцать восемь лет, а сниматься я начал в двадцать один. Вообще-то, я думал, что мне понадобится гораздо больше времени, чтобы стать таким известным. Не скрою, я этого хотел и к этому стремился. В семнадцать я твердо решил стать актером.
У меня была цель, я к ней шел, а поскольку я всегда очень много работал, то и денег у меня было больше, чем у моих друзей. Например, я за всех платил в ресторане, покупал себе красивые ботинки и красивую одежду. Ну а к успеху в кино я был психологически готов.
Понятно. Скажите, это правда, что отец был против вашей актерской карьеры?
Не то чтобы против. Просто сам, будучи актером, и довольно благополучным (снимался даже у Бунюэля), он не был уверен, что я смогу повторить его успех. Отец говорил: «Хорошо учись, окончи школу, а там посмотрим». А потом он увидел мое первое шоу, которое я сделал после окончания циркового училища. Это было уличное представление с клоунами и акробатами. И в тот день, когда он это увидел, сразу понял, что я сделал правильный выбор.
Это шоу вы показывали в Нью-Йорке?
Нет, в Париже. Кстати, когда я начал жить в Нью-Йорке, то понял, что это очень «французский» город.
Правда?
Знаете, там мышление в какой-то мере отличается от всей остальной Америки, оно больше европейское, что ли. Европа — это Старый Свет, и мы, европейцы, ощущаем груз мудрости поколений, мы несем его на своих плечах. А у американцев страна молодая, там нужно стремительнее принимать решения, то есть всё происходит гораздо быстрее. А поскольку я вырос во Франции, то всегда ощущал себя больше европейцем, что вполне естественно.
Мне кажется, вы человек рисковый.
Не знаю. Риск — слово такое громкое. Ну, например, сейчас я влюблен в очень юную девушку, и, когда у нас начался роман, мне все говорили: «Не делай этого!» А я понял, что мне плевать на мнение окружающих. Люди постоянно осуждают других. Надо жить так, как ты сам чувствуешь, доверять прежде всего своим ощущениям. Не бояться быть собой — самый большой риск.
Раз уж вы заговорили на эту тему. Вас не смущала разница в возрасте с Тиной? Все-
таки тридцать лет.
Ну, я об этом просто не думаю, у меня даже нет на это времени. Кроме того, ты никогда не знаешь, насколько длинной окажется история ваших отношений.
Хорошо, а с точки зрения менталитета, общих интересов?
Я ощущаю себя достаточно молодым человеком, люблю фантазировать, мечтать, я полон энергии, у меня масса интересов. Кстати, я никогда не рассматривал возраст как доказательство мудрости. Во многих ситуациях я чувствую, что чему-то могу научиться у молодых людей, хотя бы потому, что у них другой взгляд на вещи. Если ты не притворяешься более мудрым и опытным, то остаешься открытым по отношению к миру.
Я вырос на фильмах Феллини, и это был совершенно другой мир, другая эпоха. Сейчас всё поменялось: электронные СМИ, YouTube, клиповое сознание. Я многому учусь и у Тины.
Чему конкретно?
Я вам уже достаточно про нее рассказал.
Не могу, Венсан, не затронуть такой вопрос: ваш развод с Моникой Беллуччи стал неожиданностью для всего мира. Вы олицетворяли идеальную пару. Почему вы расстались?
Мне очень жаль «весь мир», который так разочаровался по этому поводу. Ты никогда не знаешь, что происходит за закрытыми дверями. Общественный образ пары — это одно, а то, что происходит между людьми на самом деле, — совсем другое. Почему люди влюбляются? Почему разводятся? Даже мы сами не всегда это понимаем.
У вас с Моникой двое детей.
Мы были вместе восемнадцать лет, у нас общие дети. Это в любом случае твоя семья навсегда. Могу сказать, что у нас с Моникой сейчас очень хорошие отношения, мы несем ответственность за наших детей, и это так важно.
Ваш отец — известный актер, а мама чем занималась?
Она была журналистом. Ужасная работа! (Улыбается.)
Ужасная? Я так не считаю.
А сейчас она пишет сказки для детей.
Вот это метаморфоза! Ваши дети, наверное, ее первые читатели?
Скажите, Венсан, кто из ваших дочерей больше «папина»?
Наверное, по характеру — младшая. В детстве я был очень энергичным, мне было сложно сконцентрироваться на чем-то одном, и я постоянно требовал внимания. Леони такая же. Мне кажется, это вопрос природы. Она невероятно красивая девочка, я позволяю ей делать всё, что она хочет.
Отлично. Что у вас сегодня в приоритете?
По-прежнему кино. Два с половиной года я много снимался, практически нон-стоп. Масштабный проект был закончен перед Рождеством, фильм называется «Император Парижа». Скоро выйдут два бразильских фильма с моим участием и американская картина «Под водой». Мой друг Ромен Гаврас снимает фильм, где мы играем в паре с Изабель Аджани. Планируем новую картину с Эриком Толедано, сценаристом «Неприкасаемых». Планов много. А сейчас у меня небольшая пауза и я прилетел в Москву на премию BraVo.
В России вас любят.
Знаю и поэтому с удовольствием возвращаюсь сюда, когда есть такая возможность.
Как я понимаю, сегодня у вас в жизни всё достаточно гармонично.
Если честно, я не стал бы так говорить. Я рано понял, что жизнь коротка, — лет в пятнадцать. И я почувствовал тогда, что надо двигаться быстрее и стремительнее. Моя жизнь — это взлеты, падения и опять взлеты. И такая жизнь мне нравится.
Журнал: интервью с Венсаном Касселем
В фильме «Мой король», который выходит в прокат 18 февраля, Венсан Кассель в очередной раз играет обаятельного негодяя. О новой работе он рассказал Дарье Слободяник
«Привет! Как дела у вас в Киеве?» – в телефонной трубке меня приветствует веселый голос одного из самых сексуальных мужчин мира. Солнечный декабрьский день, в Украине – обед, в Рио, где Венсан Кассель живет последние годы, – 10 утра. Он бодр, в хорошем настроении и уже спешит со своим агентом на деловую встречу, а по дороге дает интервью украинскому Vogue. Семь лет назад Кассель приезжал в Киев представлять свой фильм «Враг государства № 1» и успел полюбить нашу страну, после хотел приехать еще, но помешали революция и война. В разговоре актер живо интересуется всем украинским – политикой, кино, новостями.
Над фильмом «Мой король» Кассель работал в окружении лучших женщин Франции – актрисы Эмманюэль Берко и режиссера Майвенн, бывшей жены Люка Бессона, которая после развода с ним неожиданно вырвалась в когорту самых успешных режиссеров Франции. «Мой король» – очень французское, чувственное, страстное и при этом предельно простое кино о любви. Симпатичная адвокатесса Тони (Эмманюэль Берко) любит ресторатора Джорджио (Венсан Кассель), Джорджио любит Тони, они женятся, но при этом он продолжает флиртовать с десятком других женщин и все никак не может забыть свою бывшую, поэтому теряет Тони. Отношения двух влюбленных в «Моем короле» показаны глазами женщины, которая здесь выступает жертвой, и название фильма весьма иронично. «Все мужчины – мудаки», – философски замечает Тони после первой ночи с Джорджио. «Я – не такой, – мурлычет герой Касселя, обнимая ее. – Я – король. Король мудаков».
Сыграть «короля мудаков» 49-летний Кассель согласился сразу. И не только потому, что он очень любит играть «плохих парней» (так повелось, что это главное амплуа актера еще с фильма «Ненависть» 1995 года). Подлецы и негодяи («Доберман», «Черный лебедь», «Порок на экспорт») для Касселя – идеальная возможность пофилософствовать с экрана о том, что в мире нет черного и белого, и показать, как много всего намешано в одном человеке. Об этом Кассель много говорит и в жизни. «Любовь – непростая штука. Я согласился играть Джорджио, потому что хотел сказать, что на самом деле он неплохой парень, просто у него есть проблемы».
Эта роль удалась Касселю: его Джорджио живой, честный, обаятельный настолько, что с ним даже хочется пофлиртовать. После премьеры фильма на Каннском фестивале журналисты начали атаковать актера – мол, судя по всему, у вас наверняка много общего с вашим героем, вы ведь тоже славитесь своей любвеобильностью. К таким комментариям Кассель, который два года назад расстался с Моникой Беллуччи, относится с юмором – и хитро выкручивается: «Все мужчины становятся идиотами, когда их уличают в измене, когда женщины устраивают им скандалы или упрекают в чем-то, – причем так ведут себя мужчины по всему миру, неважно, в Африке или в Украине. Это нас очень роднит! А еще большинство мужчин не могут отпустить своих бывших: нам кажется, что мы несем за них ответственность. Во многих сценах я узнавал себя в Джорджио, да и не только себя, а своих друзей, знакомых – это удивительно, какими идиотами мы иногда бываем».
Касселя и его героя Джорджио роднит еще одно качество: у обоих прекрасное чувство юмора – острое и при этом по-французски деликатное. Несколько раз во время беседы с актером я ловлю себя на мысли, что не до конца понимаю, шутит он или говорит серьезно. В фильме есть сцена, о которой мне очень хочется поговорить с Касселем. Однажды Тони застает Джорджио в постели с другой девушкой. Тот просыпается, протирает глаза и искренне говорит: «У нас ничего не было, я не знаю, кто она!» Эта сцена стара как мир, но и Кассель, и Майвенн предлагают свой взгляд на ситуацию – герой якобы действительно не спал с девушкой. «Как думаете, а что было на самом деле?» – спрашиваю я. «Мой герой с ней не спал! – почти вскрикивает Кассель. – Во всяком случае, я играл эту сцену именно так. Знаете, в жизни всякое бывает – у меня тоже была подобная ситуация. Как-то утром я открыл глаза и увидел рядом с собой незнакомую девушку. Слава богу, меня с ней никто не застал».
Кассель – живой, энергичный, общительный, он легко переходит от темы к теме, и за полчаса разговора мы успеваем поговорить о моде, кино и политике. Эмоционально рассказывая историю о том, каким тощим он был в детстве, как стеснялся этого и как хотел поскорее стать мужественным и брутальным, актер забывается и переходит на французский, а потом вдруг удивляет меня фразой на русском языке – оказывается, он выучил его во время съемок в российском фильме «Номер 44».
Кассель очень любит путешествовать, поэтому много лет назад уехал из родного Парижа: сначала – в Лос-Анджелес, где сделал суперуспешную для француза карьеру, позже – в Бразилию (они с Моникой Беллуччи решили, что растить дочек лучше всего в солнечной стране), потом уехал в Италию сниматься у Маттео Гарроне и путешествовать, после снимался в России и путешествовал по ней.
«Я никогда не хотел быть только французским актером. Это скучно. Да и никто из французских актеров не хочет оставаться известным лишь в своей стране – не верьте, если они вам это скажут». За последние 15 лет Кассель успел сняться у лучших мировых режиссеров независимого кино – от Даррена Аронофски до Дэвида Кроненберга. Я спрашиваю Касселя о том, чувствует ли он, что кино дало ему власть над людьми. Венсан сначала отшучивается – мол, получить номер телефона красивой девушки в ночном клубе – разве это власть? – а потом вдруг становится серьезным. «Власть – это возможность изменить мир: повлиять на политиков, решить экономические проблемы. В юности мне казалось, что кино может изменить мир. Но потом я понял: ничего подобного. Вы можете назвать хоть один фильм, который реально изменил мир? Популярность – это не власть, а всего лишь ее иллюзия».
Венсан Кассель: «Правда жизни ─ зарабатывать, размножаться, не капризничать и не хандрить»
Я в парижском отеле Costes наблюдаю, как он общается со своими агентами: «Стоп!», «Нет!», «Это никуда не годится!». А я сижу рядом на красном кожаном диване cо стаканом Coca-Cola Light, к которому даже не притронулась. Сижу и жду. Он направляется «к девочке из Marie Claire». В этой его характеристике для меня нет ни капли снисхождения. Я для него не девочка и, к сожалению, не женщина. Я ─ олицетворение каторги. Но он парень честный. Устало вздыхает и смотрит при этом прямо в глаза. Красивый, напряженный, нервный. Сложно поверить, но у него, если захочет, может быть очень мягкий голос. Мы с ним нашли друг друга! Он ─ актер, который выбрал жизнь у всех на виду, но ненавидит рассказывать о себе. А я ─ журналист, который хочет его расспросить обо всем, но при этом уважает его нежелание говорить. Его позиция действительно достойна всяческого уважения. Даже если меня в данный момент она устраивает меньше всего.
Marie Claire: Ваши герои – люди жестокие. Вам сложно их играть?
Венсан Кассель: Играть должно быть легко. Это поток энергии.
Вы, говорят, импульсивный человек.
Вы когда-нибудь кого-нибудь били?
Да, но я человек общительный, а не буйнопомешанный. Я умею держать себя в руках, с этим нет никаких проблем.
Вы могли бы ударить женщину?
Я никогда не поднимал руку на женщину и, надеюсь, никогда этого не сделаю. В отличие от моих героев. Я терпеть не могу, когда говорят: «Когда ты играешь, ты должен страдать, потому что только тогда ты действительно чувствуешь, что происходит с героем». Все получается, только когда ты не чувствуешь боли, работая над жесткой сценой.
Вам когда-нибудь казалось, что вы сходите с ума?
О да, особенно в начале! По молодости у многих актеров бывает такая странная фантазия – ты не спишь, доводишь себя до чудовищного состояния, чтобы понять суть вещей, узнать правду. Со временем актерская техника и знание себя позволят выдавать отличный результат без того, чтобы себя терять.
А как вы возвращаетесь к обычной жизни, выходите из образа?
Мне кажется, я достаточно уравновешен. Или, по крайней мере, мне нравится так о себе думать. Я люблю очень простые вещи: вкусно пожрать например, побыть со своими друзьями, с родными. Я на самом деле вполне нормальный.
Я читала, что вы боитесь девушек, которые похожи на сушеных вобл.
Ну-у, я их не боюсь – чего бояться-то?! Но когда я смотрю на фотографии с показов, то не могу избавиться от ощущения, что эти девки просто больны. Я думаю, что большинство мужчин предпочитают женщин с формами – от них веет добротой, которая тысячу раз сослужит хорошую службу в совместной жизни (смеется).
Как вы себя чувствуете в роли секс-символа?
Нормально. Я думаю, очень многие вещи в жизни связаны с сексом. И, наверное, в нашей с вами встрече тоже без него не обошлось. Он может стать базой для чего-то большего (очень громко и непристойно смеется).
Вы обращаете внимание на то, как на вас смотрят девушки?
Да, иногда. Но надо быть честным. Кино делает людей интересными и привлекательными даже в тех случаях, когда они таковыми не являются. Когда девушки в ресторане – в моем случае это скорее девушки, хотя. – видят меня и вздыхают: «О-о-о-о», – я не говорю себе: «Я сексуальный зверь, офигеть, как я нравлюсь телкам!». Они обращают на меня внимание, потому что видели меня в кино. Я не говорю, что ходил в шапке-невидимке до того, как начал сниматься. Но я знаю, какую власть дает кинематограф. Я вырос во всем этом, мой папа был актером (Жан-Пьер Кассель, все трое детей которого – Венсан, Матиас и Сесиль – стали актерами. – прим. ред.).
Когда вы поняли, что отец на вас сильно повлиял?
В детстве обо мне говорили всегда одно и то же: «Это сын того актера». Как в такой обстановке найдешь себя, свою личность? И это вызывало во мне протест. Я отказывался работать с людьми его поколения, просто ненавидел всех этих деятелей «новой волны»! Но к отцу я был привязан. Только тогда, когда я наконец-то успокоился, нашел себя, я посмотрел прекрасные фильмы, в которых он снимался. И понял, что они оказали огромное влияние на меня. Влияние, которого я не осознавал. Например, «Армия теней» Жан-Пьера Мельвиля или «Медведь и кукла» Мишеля Девиля. Говорят, для того чтобы оценить своих родителей, их нужно сначала убить.
Сейчас уже не хочется воевать со всем миром?
Нет. Все еще очень много вещей приводят меня в ярость. Они мне отвратительны. Но это мне не мешает сниматься там, где хочется. Можете думать, что мне везет.
Вас раздражают мужчины, которым нравится ваша женщина?
Нет. Если она нравится мужикам, то ради бога. Вопрос в том, каким образом они захотят это выразить. Если они сделают это грубо, я готов разобраться. Поймите, я не мачо. Если бы меня это беспокоило, я бы не стал жить с такой женщиной.
А чувство ревности, собственничества?
Это другой вопрос. Он актуален для пар, в которых люди дразнят друг друга возможностью появления некоего третьего. Это не мой случай, так что все в порядке.
Вас раздражает однообразие?
Рутина – это ужасно. Детям нужна некая стабильность, но потом единственная привычка, которая должна у них остаться, – это избавляться от привычек.
Вы хороший отец?
Я знаю, точнее, я надеюсь – никто не может предугадать, куда нас жизнь заведет, – что я всегда буду внимателен к детям. Если мне предложат уехать куда-нибудь на шесть месяцев сниматься, возможно, вообще откажусь. Я не готов жертвовать жизнью ради работы! Когда был моложе, я мог бы сделать такую глупость, но не сейчас. Со временем единственная реальность, которая остается, – это дети.
Читая ваши интервью, я обнаружила, что вы иногда врете журналистам.
Я уже давно этого не делаю. Но вы верно заметили, я никогда особо не уважал средства массовой информации. Когда я понимаю, что могу рассказывать все что угодно, и они напечатают это, не проверив, я не стану лишать себя возможности выступить с куплетами.
Кстати, вам не кажется, что то, о чем мы сейчас говорим, очень напоминает бульварную прессу?
Мне кажется, что наш разговор сводится не только к этому.
Ок. Люди интересуются певцами, актерами, телеведущими, они готовы спрашивать их мнение о чем угодно, например о мировых проблемах. Но если по правде, то актер вряд ли скажет что-то более интересное, чем Далай-лама. Самое интересное, что я могу сказать, я уже сказал в кино. Ну а все остальное – это для того, чтобы людям было что читать на пляже и в туалете.
Я понимаю, о чем вы говорите, но лично я разговариваю с людьми, чтобы попытаться их понять.
Да, но это другая история.
И если бы мне просто нужно было заполнить материал текстом, я бы вас не потревожила!
Конечно, знакомиться с людьми – это очень важно, это даже первостепенно важно, но. Сейчас мы разговариваем вдвоем, а потом все, что я вам скажу, прочитают люди, которых я никогда в жизни не видел. Зачем мне раскрываться? Чтобы вон тот придурок на скутере мне сказал: «А, ты тот, который. »? Я надеюсь, что никогда не буду считать нормальным тот факт, что у меня берут интервью. Если говорить прямо и без обиняков, то, когда мне ничего не надо продавать, я затыкаю свой рот (смеется).
Вы что, стесняетесь? Скажите честно!
Это зависит от того, с кем я разговариваю. Вы мне предоставили возможность, и я говорю о том, о чем говорю. И мне кажется, я даже говорю почти то, что думаю. Но иногда у меня складывается ощущение, что я зря теряю время. Люди хотят, чтобы я им рассказывал о том, какой я отец, потому что они хотят идентифицировать себя с успешным человеком. Ну что, разве это неправда? (Смеется.) Вот мы и играем в игру. Посмотрите, вот я здесь сижу, надел такую симпатичную рубашку. Хотя больше всего мне нравится делать кино. Не смотреть его, а создавать, в этом есть драйв и волшебство.
В предисловии к книге вашего отца вы написали: «Актер – это хамелеон, которому необходимо постоянно меняться для того, чтобы жить». «Чтобы жить» – это сильно сказано.
Это предисловие. Это литература. Если бы я не был актером, то занялся бы чем-то другим. Иметь желания – вот что действительно важно. А правда жизни в том, что нужно зарабатывать, размножаться, не капризничать и не хандрить, иначе можно и помереть.
А чем еще вы могли бы зарабатывать?
Из меня получился бы хороший мануальный терапевт. Я, когда занимался боксом, много чего себе ломал и знаю, насколько ценны люди, которые могут помочь. Остеопаты, акупунктурщики – они просто святые. И мне кажется, у меня могло бы получиться.
Кино отнимает у вас много сил?
Что-то уходит. Не хочу становиться в позу жертвы, но это так. С каждым фильмом, в который я по-настоящему вкладывался, я что-то терял. У меня появлялись новые седые волосы, круги под глазами становились больше, морщины углублялись. В общем, это все не бесследно.
А если я вас спрошу, кто такой Венсан Кассель?
Загрузка...